…Мое детство и юность прошли в Камышине. Поделюсь тем, что я помню о храме и островке в бухте. Во-первых, это был не остров, а земляная стрелка, выдававшаяся в речку Камышинку. Здесь стояла не церковь, а большой собор. С высоким резным крыльцом, он как белый лебедь стоял красиво и величаво. Мне в детстве до войны, в 1937–38 годах, приходилось бывать в этом соборе. В нем не проводилось церковных служб, а был только сторож дядя Гриша и большой замок висел на двери собора.
Дядя Гриша был родственником мамы. Иногда в выходные дни мама что-то испечет, и мы ходили проведать дядю Гришу. Мама просила его открыть храм, он снимал замок, и мы с ней заходили внутрь. Мама молилась, но икон было мало.
В 1940 году я пошла в школу — тогда мы в школу шли с 8 лет. Школа наша была в доме барачного типа на краю Камышинки. А в 1941 году храм стали ломать. Мне было жаль его до слез! Сломали и оставили одну стену, на ней была церковная роспись, хорошо помню, что на голубом фоне, а вот, что именно, — не помню. Думаю, Рождество Христово. Стена эта стояла долго — наверное, ни у кого рука не поднималась начать ломать. Взрослые говорили: «Как начали ломать стену — так началась война…»
В 1940 году как-то на перемене все побежали к храму. Ну и я, конечно, тоже не отстала. Оказалось, мужчины открыли склеп, и там что-то делали с фонарями. Мы стали туда заглядывать, но внутри было темно и мы ничего не могли разобрать. Потом нам под ноги стали кидать кресты, пояса, много кадил — все блестящее. Очень много бросали волос — длинные, это были волосы и бороды…
Я ночью не могла спать, проснулась, стала плакать. Мама тоже проснулась, спрашивает: «Ты что плачешь?!» А я ей отвечаю: «Попов боюсь!» Она мне — «Каких еще попов? Что ты выдумываешь!» Тогда я ей все ей рассказала… Храм поломали, но дворовые постройки сохранили — в них до 1950 года был сельхозснаб.