— Говорить об этом он считал своим долгом, — вспоминает Ира. — Часто цитировал Василия Чуйкова: «Нам нельзя уходить из жизни, не рассказав людям о наших подвигах, о силе нашей армии, о том, как мы стояли насмерть, спасая человечество от фашистской чумы».
Немолчный гул сирен
Правда, своим детям Яков обычно рассказывал о том кошмаре с шутками, вспоминая всегда какие-нибудь веселые истории. Например, о том, что шел где-то по степи с верблюдом, который не хотел слушаться, так как ему на ноги прилипала грязь. А когда он пытался его заставить, верблюд плевался. Рассказывал, как солдаты ели кашу из общего котелка: одну ложку — на одно колено, вторую — на другое, третью — в рот. Если этого не сделал, то остался голодным — котелок-то уже пустой. А еще веселил близких рассказами о том, как солдаты мылись на войне. Ставили на огонь огромный чан с водой, в который человек влезал, в чем был, и начинал скакать — внизу горячо, а наверху вода еще ледяная. И после такой помывки прямо в мокрой одежде шел дальше. По пути одежда поначалу замерзала, а потом высыхала.
О военных же кошмарах отец детям не рассказывал, оставляя такие воспоминания при себе. Говорил только о невыносимом грохоте во время боев и как у всех болели уши, когда канонада прекращалась.
— Чтобы воздействовать на защитников Сталинграда психически, при налете, пикируя, немецкие пилоты не только обстреливали позиции, но и включали сирены, — вспоминал Яков Штенбрехер. — Даже несмотря на смертельную усталость, мы не могли спать. Я слышал, что человек может одновременно ходить и спать, но если бы я не испытал это на себе, то не поверил бы. С продовольствием тоже было тяжело, особенно вначале. Пароходик с продуктами и боеприпасами из-за Волги к нам добирался 4—5 ч. За это время хлеб успевал настолько промерзнуть, что его приходилось рубить топором. Но, несмотря ни на что, мы не допускали даже мысли, что не победим.
Страх подавляла воля
Полк, где служил Яков Штенбрехер, входил в состав 62-й армии под командованием генерала Василия Чуйкова. Оборонительные позиции полк занял в середине июня 1942 г. вдоль железнодорожного полотна от станции Орловка.
— Люди не успевали прятаться от бомбежек: выпрыгивали из верхних этажей и погибали, сгорая живьем, — вспоминал он о первых днях в Сталинграде. — В городе все горело, и немцы думали, что там уже никого не осталось. Но это было не так. Все, кто мог, даже раненые, продолжали сопротивляться. Чтобы обмануть противника, солдаты придумывали различные ухищрения — натягивали провода, ставили репродукторы, а вечерами стреляли из пулеметов или минометов. Создавалось впечатление, что стрельба ведется сразу с нескольких мест и защитников намного больше. Фашисты были дезориентированы.
Как рассказывает дочь ветерана, отец был убежден: главное, в чем немцы не могли превзойти защитников Сталинграда, — это отвага. Даже когда было очень тяжело, советские воины были полны решимости погибнуть, но не сдать города. «Многие меня спрашивают, боялся ли я когда-нибудь, — признавался Яков. — Все боялись. Но страх подвластен человеческой воле, а воля связана с совестью и убеждением. Мы были молодыми, и, конечно, каждому хотелось жить. Но никто не хотел жить, отступив, жить с позором под немецким ботинком.
Паулюс походил на коршуна
О последних днях Сталинградской битвы Штенбрехер вспоминал так:
— Мы не оставляли фашистов в покое ни днем ни ночью — это доводило их до бешенства. Перед атакой немцы напивались, а потом не сдавались без боя: они были фанатики и ждали обещанной помощи от Манштейна. С немецких самолетов сбрасывались листовки, призывающие нас сдаться. Дескать, они все равно победят и готовятся справлять Рождество дома. Но не тут-то было! Утром 2 февраля 1943 г. я находился на наблюдательном пункте. Из штаба сообщили о новой атаке немцев. На самом деле оказалось, что шли сдаваться последние окруженные подразделения фашистов. Уже сдались тысячи офицеров и десятки генералов во главе с Паулюсом. Я его видел. Он был похож на коршуна или крысу, которую вытащили из дыры. Было противно, хотя он и вышел при всем параде. Когда Паулюса привезли на автомобиле, он вышел и хотел подать руку нашему генералу. Рука зависла в воздухе. Когда все кончилось, вдруг настала тишина. У нас после 200 дней и ночей жизни в жутком грохоте болели уши. А потом, когда нас вывели на отдых в село Саваригино, мы даже не могли спать, хотя и были страшно уставшими. Мы слышали абсолютно все: каждый шорох, тиканье ходиков, хныканье ребенка...
В рядах Красной армии Яков Штенбрехер воевал до 1944 г., прошел Курскую дугу, участвовал в боях за Днепр, освобождал Полтаву, Кременчуг, воевал на Днестре. А потом в армии началось переформирование, и его отправили в чехословацкие подразделения, которыми командовал Людвиг Слобода. Сам же Яков даже по-чешски не говорил, но его никто и не спрашивал. Демобилизовался он в ноябре 1945 г. И, как рассказывает его дочь, до самой смерти проклинал фашистов, но при этом никогда не смешивал их с немецким народом.