Проект «Я помню!» продолжает публиковать воспоминания участников Великой Отечественной войны. Среди многочисленных названий населённых пунктов можно прочитать и «Камышин». О службе зенитчицей вспоминает Клавдия Федоровна Счастливая (Васильева). Интервью взял О. Корытов, публикуется в сокращении...
Я, Клавдия Федоровна, была Васильева, а сейчас, по мужу — Счастливая. Родилась в Ленинградской области, Ломоносовский район, деревня Петровская.
— В предвоенное время у Вас была какая-нибудь военная подготовка: ДОСААФ, ОСОАВИАХИМ, движение «Ворошиловский стрелок»?
— Тогда мы почти все были «ворошиловскими стрелками». Это обязательно было. Стрелять учились... Это было самое обычное дело, заставлять не нужно было. Мы такие были патриоты, Вы не представляете. А остальному все же, в основном, мужчин учили. Чтобы еще и девочек учить?! Что тогда же получается — что, ещё и женщинам воевать? Что Вы! Мужчин учили...
— А кроме норм военно-спортивных, никакой другой подготовки особой не было?
— Другой подготовки не было. Вот это и плохо, что молодежь не готовили к войне. Вы, наверное, слышали такую песню: «Ни пяди чужой не хотим, но мы и своей не отдадим». А у нас оказались открыты границы совершенно. Немцы пришли настолько быстро, что наши не успели опомниться. Стрелять умели, ходить умели... Вот когда война началась и мобилизовали, вот тогда начали капитально учить нас, уже в Саратове...
— Как Вы узнали о том, что война началась?
— В этот момент я была в командировке в городе Вольске. Я часто ездила тогда в Вольск и Хвалынское. Думала: воскресенье — можно поспать. Тогда платили хорошие командировочные, и я номер в гостинице себе наняла. В одиннадцать часов слышу: «Война!». И выступает Молотов... Ну, разве мы могли тогда подумать что это на четыре года. Что Вы! Ну, два-три месяца. Вот так мы думали.
— В каком году Вас призвали в армию?
— Меня в 1942 году забрали. Когда немцы к Сталинграду подошли. Вы знаете такой город Камышин? Понадобились зенитчики срочно, чтобы не допускать к нему вражеские самолеты. Там танки наши ремонтировали.
Нас не заставляли бить именно по летчикам. Задача: не допускать до объекта! Наша задача была объект защищать. И не дай Бог, если разбомбят... Нас всякими карами припугивали, если не справимся с задачей.
— Когда Вас забрали в армию, в какое подразделение Вы попали?
— В 501-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион.
— Чему Вас там учили, перед тем как поставить на боевые дежурства?
— Всему, что должны делать зенитчики... Обнаружить, дальность определить, направление — с какой стороны летит. У нас и разведчики были, и связисты были, и дальномерщики были. У нас все рода войск — для того, чтобы обнаружить эти немецкие самолеты. Нас не так много было, но девчонки грамотные были.
— А у Вас какая специальность?
— Я за эти годы все прошла, кем только не была. А последняя — комсорг. Я читала им газеты, лекции проводила, воспитанием занималась. Некоторые девчонки плакали, боялись. Нужно было успокоить... Помню, как начнут бомбить, одна девочка-еврейка, как маленький ребенок под кровать лезла. Я говорю:
— Вылезай, — говорю, — ты что думаешь, кровать спасет?
Дети! Некоторым — девятнадцать, но энтузиасты были.
— У нас в 501-м дивизионе четыре батареи было. Я в первой батарее работала. У нас командиром был единственный мужчина - Мельрут...
— А чем был вооружен ваш дивизион?
— Зенитками.
— Но когда идет стрельба по самолету, снаряд надо запихнуть в ствол?
— Это делали девчонки. На это ставили самых здоровых девчонок. У нас были такие высокие, здоровые. И они справлялись. Это сейчас мне ведро воды тяжело тащить, а тогда...
Но я этого не делала. Потому что у меня функции другие были. Забота о личном составе. Например, не дай Бог, вшивость обнаружат, тут уж с меня голова... За этим в войсках тщательно следили. В баню не реже чем через две недели ходили. В ближней деревне организовывали. Ходили по очереди. А мужики в другую деревню ходили.
— А как у Вас было с довольствием?
— Это мое личное мнение: если бы не американская тушенка, мы бы вообще войну не выиграли, честно говоря. Голодно было. Спасала нас тушенка. Хоть и жидкий суп, ну все-таки чувствуется, что он не на воде, а там что-то положено. И не каждый день мы это ели. Другой раз едем, двое-трое суток, передислокация идет. И никаких супов, мы едем на куске хлеба.
— А как у Вас было с довольствием? Когда освобождали Украину, как относились к Вам?
— Мы все тогда были Советский Союз, поэтому они не могли плохо относиться. Давно ли они стали они отдельными, самостоятельными. А тогда мы были Советский Союз. И украинка со мной спала рядом, и белоруска, и из Прибалтики. Мы все свои были.
Но вот что удивительно, как соберутся отдельно, к примеру, хохлушки, то «ха-ха-ха», по-своему. И прибалтки — «ха-ха-ха», тоже по-своему. В своем коллективе по-своему говорят.
— А межнациональные конфликты были?
— Нет, нет, не было. Мы все дружно жили.
— Как Вы узнали о том, что война кончилась?
— Мы в Германии были. Спали на пуховых перинах, как барыни. Нам разрешили: «Выбирайте, что хотите». Немцы все оставили, бежали. Спали и вдруг в два часа ночи слышу:
— Война закончилась! Война закончилась!
Все выскочили. Стреляют, кто с чего, кто с ружья, кто с пистолета. Такая радость была, кто танцует, кто плачет, кто чего.
— Когда взяли Берлин, ощущение того, что война, по существу кончилась, появилось? Или еще продолжали воевать?
— Продолжали воевать... Только не в Берлине. Берлин уже был демобилизованный, и он уже весь разрушенный был. Немцы жили в подвалах. В городе полная анархия была. А воевать мы еще воевали, наши части еще освобождали многие населенные пункты... Мы уже свободно ходили... А часть войск куда-то отправляли...
— Скажите, про Ваше тогдашнее отношение к Сталину и к руководству страной? Не как сейчас, подчеркиваю.
— Ну, тогда, конечно, не как сейчас. Но мы и тогда потихоньку говорили. О Сталине очень осторожно надо было говорить. Надо было как бы хвалить и между прочим вот, тяпнуть слегка. А прилюдно — что Вы! «Сталин — это всё!»
Что Сталин, что Гитлер, они «одним миром мазаны». Они столько наделали!