Проверка временем: «Шумел Камышин, девки гнулись…»

Эта статья в «Комсомольской правде» увидела свет 20 лет назад — в 2002 году. Шуму тогда она наделала много. Ведь сначала журналисты из Москвы навестили коллег в местной газете «Диалог». Поутру вышла статья, в которой рассказывалось, что вот-де, приехали гости, они вдохновлены городом, им понравились люди, будут писать о нас, о Камышине... Однако после публикации редакцию накрыл шквал гневных писем (в те годы их писали ещё рукой и отсылали по почте). Тотчас подоспела и другая статья: дескать, каждый журналист имеет право на своё мнение, мы за столичных «штучек» не в ответе. Насколько сегодня статья потеряла актуальность? Приводим ниже статью...

Писать про светлую любовь меж мужчиной и женщиной ныне, в эпоху скотского секса, наверное, неприлично, однако в далеком городе Камышине автору довелось столкнуться с таким архаизмом. И может, в ущерб полезной рекламе секс-шопов на этом месте я рискну предложить вам сию провинциальную историю о том, как женщина, военврач тридцати трех лет, отказалась при всем честном народе выйти замуж за известного генерала и сочеталась законным браком на почве испепеляющей любви с восемнадцатилетним новобранцем. 29 апреля у них родился четвертый ребенок. Дочка.

Уроки немецкого

Город Камышин далеко от культурных центров, потому местные девушки отличаются повышенной скромностью и воздержанием. А легко ли, по нынешним временам, порядочной девушке выйти замуж? Посему в Камышине проблема сбыта невест стоит особенно остро, над ней и бились мы битый час с мэром города Львом Алферовым.

Город Камышин — старинный, купеческий, расположен на красивейшем берегу реки Волги меж Саратовом и Волгоградом. Столичные знаменитости здесь редки и божественны. Мне с трепетом показали камень на набережной, которого однажды коснулась пальчиками заезжая актриса Ирина Муравьева, вышедши из гостиницы на утренней зорьке. Теперь это место считается священным, и женщины, девушки, прикасаясь к нему на восходе солнца, загадывают самые сокровенные желания.

По утрам в городке пряно пахнет степными травами и в домах с резными наличниками орут похотливые петухи (в смысле — птицы), пробуждая девушек от снов вожделенных.

— Замолчи, противный! — крикнет девушка глупой твари и сладко потянется сочным здоровым телом, не отравленным табаком и водкой. После включит кассету «Уроки немецкого» и станет на свежую голову повторять:

— Ихь лебе ин штат Камышин…

Со знанием немецкого даже у старой девушки есть надежда обрести свое счастье в Германии. Благо, что окрест Камышина ныне поселилось множество немцев-беженцев из республик Средней Азии. Это тысячи малопьющих и работящих людей. Но местная власть не умеет распорядиться их силами, и немцы, сбежавшие от погромов в Россию, теперь бегут от российской безработицы в Германию, особенно молодежь. В том и счастливый шанс для камышинских невест — выйти замуж за мигранта.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

Здесь надо напомнить, что немец, как элемент полезный, был поселен у нас на Волге большими колониями еще 300 лет назад по воле Петра Первого и Екатерины Второй для принесения культуры и улучшения расы. Во время Великой Отечественной войны их вывезли в Азию. А в начале девяностых, когда немец опять повалил на Запад, уже германские власти отчаянно запросили наших остановить того немца на Волге любой ценой. Они выдали несметные деньги на его обустройство в городах поволжских, опасаясь, что за 300 лет проживания в России этот немец порядком испортился, одичал и запускать его скопом в Германию очень даже небезопасно.

Тут же стали они возводить поселки по всей поволжской глубинке и выписали бедным сородичам гигантские беспроцентные ссуды на строительство добротных коттеджей с отсрочкой на 15 лет.

«Этот шифер хоть и гениален, но попить, покушать — не дурак!»

Я объехал несколько немецких поселков, самый загадочный из которых называется Щербаковка. Длинная улица больших добротных коттеджей с большими приусадебными участками соседствует с умирающей русской деревней-развалиной, в которой живут с полсотни пенсионеров. До ближайшего села Щербатовки отсюда семь километров по горной, перерытой дороге. Специально для немцев сюда протянули бесплатно газ. А на русскую улицу газ не дали, точнее, пенсионеры сами отказались, когда с них заломили за подвод по 20 000 рублей. Но на немцев за это старики не в обиде. «С ними жить веселее, пьют мало, работают много, а что им бесплатно газ провели, так они в том не виноваты».

— Поначалу-то после Азии нам здесь рай показался! — вспоминают мэр поселка Виктор Мерк и его соседи. — Дома построили, землю вспахали, скота завели… а дальше-то что? Работы нет, доход мизерный. Продаем за копейки азербайджанцам мясо да арбузы. И зачем завезли нас в эту глушь за 60 километров от Камышина — непонятно. Зачем столько денег на пустое потратили, если мы ничего не производим? В соседней Щербатовке мини-заводик, там одноразовые ложки, вилки отливают. Так наши женщины ходят туда за семь километров пешком в целях экономии, зарплата у них 1200 — 1300 рублей. Ясно, что на наших поселках просто деньги отмыли и сейчас отмывают. Из Германии, например, нам на каждый праздник, включая день депортации 28 августа, большие деньги шлют, но мы их не видим. У нас есть такой культмассовик-затейник Шура Вахрушева из Киргизии, она эти деньги и получает. Поставит на стол какие-то муляжи фруктовые, одну группу детей сфотографирует, «вылезайте!», другую сфоткает, «вылезайте!», а фотографии отправляет в Германию для отчета, и так до следующего праздника. Мы всем селом написали в Камышин самому Фишеру, он главный по немцам, так Фишер что сделал — вместо того, чтобы Шуру уволить, он к ней еще одну такую же затейницу приставил. И мы до сих пор никаких денег, ни праздников не видали! А в отчетах они такое приписывают! Мол, такого-то ребенка научили шпагат делать… а этому ребеночку и года нету. Вон он в коляске еще сидит, кто ж его Шуре на шпагаты отдаст?!

Мой дом — моя тюрьма

Я заехал в Щербатовку на мини-заводик, там пятеро фрау-баб в бешеном темпе сортировали вилки, ложки.

— Здесь, конечно, лучше, чем в Азии, — признались они, — только платят не шибко.

— Но мужики, наверно, у вас хорошо зарабатывают?

— Вы знаете, по-немецки мужчина называется — херр, вот столько ему и платят! Мужики-то наши все без работы сидят, скотину выращивают. Но местные ту скотину воруют, и коров, и свиней. Так наловчились, что никакие запоры, ни собаки ворам не преграда.

Зато все эти безработные в огромадных коттеджах живут, и этими-то коттеджами мать-Германия крепко приковала своих пращуров к берегам волжским: «Хочешь в фатерланд? Сначала рассчитайся за ссуду!» И сидят они в тех коттеджах, как под арестом. В Щербатовке этих коттеджей — не сосчитать, но в огромных хоромах пусто, угрюмо и пища самая примитивная, потому как здешний немец пасет каждую копейку, рассчитывая дом продать азербайджанцам, чеченцам, расквитаться с долгами и уехать в Германию.

Чеченцы, примкнувшие к немецким поселкам, требуют к себе особого уважения. Едва я приехал в немецкий поселок Галки, следом примчался «воронок» милицейский.

— Где тут чеченцы живут? — осведомились опера.

И здешние женщины наперебой стали жаловаться мне и милиции, что чеченцы на их мужей с ножами кидаются по причине: «Вы почему нас не уважаете?!" «А вы их спросите, куда скот наш девается?!»

Прошлой ночью у чеченцев случилась стрельба. По версии южан, кто-то впотьмах засадил из двустволки по их окнам. Но как после пояснили мне следователи — стреляли, наоборот, из дома чеченцев через окна на улицу.

— Ну чем тут у нас лучше Азии? — рассуждает немецкая молодежь. — Вот и учим язык у Клары Карловны. Чтобы приняли в Германию, надо сдать экзамен по языку. А жениться или замуж выходить надо здесь, потому что там мы второй сорт, и будет тамошняя жена или муж всю жизнь пилить: «Приехали, голодранцы, на все готовое!»

Клара Карловна Арзуманян, учительница немецкого, историк и патриот села Галки.

— Мы как прибыли сюда с мужем (он у меня армянин сосланный) из Узбекистана, так и решили — здесь наша родина! Красота, природа, Волга! Тут ведь где ни копни, столько всякого исторического добра отыщется! В подвалах разрушенных домов то и дело находим всякую старинную утварь, монеты девятнадцатого и восемнадцатого веков. Особенно вешними водами много монет вымывает. До войны в Галках было около 400 немецких дворов. Старики вспоминают, вся деревня была в цветущих садах: виноградники, персики, яблони, груши. Народ жил богато. А когда выселяли, иные люди, наверное, что-то попрятали, дабы не везти драгоценности в ссылку… Сама я в Германию не поеду, лично мне здесь благо, а вот молодежи негде себя найти. Такого ужаса, как в российской провинции, наверное, нигде в мире нету — в соседних деревнях взрослые пьют, и дети пьют вместе с ними. В школу пьяные приходят. Как с этим бороться? Гибнет, гибнет Россия, и никому до того дела нет!

«Чтоб не пил, не курил…»

В городе Камышине местные журналистки из газеты «Диалог» познакомили меня с одной из первых красавиц, тридцатилетней девушкой Мариной Орловой, учительницей младших классов. Марина не скрывает мечты о замужестве, о шаловливых детях, но ей, как и тысячам камышанок, не везет на этом поприще, потому что главное требование у Марины к избраннику практически невыполнимое — он должен быть не старше сорока, русским и непьющим (что-то вроде белого негра). Других требований у девушки нет, потому что трезвость мужчины, по мнению Марины, обязательно влечет за собой и ум, и честь, и совесть, и силу мужскую.

Драма в том, что Марина в последние годы работает в комиссии по неблагополучным семьям и насмотрелась такого, о чем в приличных компаниях говорить не принято. Всю боль своей работы Марина, ранимая и сентиментальная, вынашивает в себе и, как ей кажется, отпугивает трезвых мужчин своей внутренней скорбью.

К тому же трезвых, но неженатых в Камышине просто нет, как просвещали меня всезнающие журналистки. Таких здесь ставят на учет с момента полового созревания, а с восемнадцати лет напрочь привязывают к определенной юбке, и родственники жены отслеживают каждый его шаг.

По квартире у Марины мечется молодая страстная кошка с бешеными глазами. Она то и дело прыгает на меня, с диким мурявканьем.

— Весна! — вздыхает Марина, прогоняя кошку. — Пьем таблетки, не помогает…

— А если просто родить для самой себя от приличного человека? — вдруг осеняет меня «гениальная идея». — Бывают же здесь, например, достойные командированные из столиц…

Но Марина идею не разделяет категорически.

— Детей должен воспитывать отец!

Если вам, трезвые мужики, не повезет с Мариной, журналистки из «Диалога» предложат для вас еще множество не менее прекрасных вариантов, не исключая самих себя.

 «Ах, какой был мужчина, настоящий полковник!»

Но в самом начале я обещал вам поведать о настоящей большой любви, которая, по мнению одного из героев «Гранатового браслета» Александра Куприна, доступна лишь отдельно взятым гениям, то есть одному человеку из миллиона.

Первый раз Светлана влюбилась в далекой юности в скромного мальчика, но мама не позволила ей выйти замуж, поскольку он был кавказец. А воспитание в Камышине еще то, домостроевское. Другой жених маме понравился, но, когда Светлана оказалась на сносях, муженек был замечен с известной в городе старой шалавой, и пришлось на нем ставить крест. Окончила Светлана медучилище, второй раз вышла замуж. Он был старше на 9 лет и прекрасный семьянин — гвоздь, там, забить, огород вскопать… Родился второй ребенок, и все бы отлично, но со временем Светлана почуяла, что супруг перестал умственно развиваться, говорить стало не о чем, и она опять осталась одна. Поступила заочно на психологический, устроилась в воинскую часть, надела погоны. По вечерам в магазине уборщицей — не до женихов. И вдруг на ее пути появился статный одинокий и молодой полковник, куратор из округа, без пяти минут генерал. Он красиво ухаживал, предлагал при свидетелях стать женой, и подружки завыли от зависти.

— Я не могу объяснить, — вспоминает Светлана, — почему не пошла за него замуж. Красавец, орел, умница… ну что еще надо бабе тридцати трех лет с двумя детьми в малюсенькой квартире и с мизерным жалованьем? Уж вроде бы согласиться, но вот какой-то внутренний голос… ну, не знаю, не знаю! И вот однажды привозят к нам новобранцев, все еще по гражданке одетые. Я иду мимо строя, не обращая внимания. Вдруг что-то меня, как током подернуло, заставило посмотреть на строй, и тут я увидела эти глаза, это лицо! У меня чуть ноги не подкосились — он! Земля закачалась, я поплыла куда-то. Командир роты что-то мне говорит, ничего не понимаю. Командир: «Что с тобой?!" — я очнулась, встряхнулась и дальше пошла. Ну, думаю, стыдоба-то какая, на мальчишку заклинило, и приказала себе забыться, но… не выполнила приказа…