Почему мой дед не любил тех, кто рассказывал анекдоты про чукчей

Мой дед на дух не выносил тех, кто при нем начинал рассказывать анекдоты про чукчей. Обычно спокойный и рассудительный, он мгновенно вскипал и, буквально, готов был лезть в драку. А так как был человеком интеллигентным, то начинал говорить: жарко, с пылом, много... Он рассказывал об этом северном народе с великим уважением. И тому, конечно, были причины...

Мы, внуки, знали, что дедушка и бабушкой работали на Крайнем Севере. Это огромная территория, центром которой был самый северный город нашей Родины — Певек. Только они работали в 1930-40 годы, когда это был лишь небольшой поселок.

Направила их на Крайний Север, как и многих других представителей молодежи, партия. Дед окончил педагогический техникум. Женился на сокурснице, и вот молодые педагоги были направлены в край снегов и льда, чтобы ассимилировать чукчей в дружную семью народов СССР. Плохо это было или хорошо — вопрос риторический. В то время было много энтузиазма и мало выбора.

С 1936 года молодые супруги стали учить чукотских детей русскому языку, арифметике и прочим наукам. Школа располагалась в специально построенной юрте (на фото). Учли практически на пальцах. Но, как сейчас принято говорить, «образовательный процесс» шел своим чередом...

И дед влюбился в этот народ. Он жаром спрашивал рассказчика анекдотов:

«Почему мы так уважаем североамериканских индейцев, а от наших северных народов, которые отличает тот же подход к природе, те же открытие нараспашку души, отмахиваемся: мол, что с них взять?! Ведь они тоже живут, как дышат, говорят, что думают... Настоящие дети природы, которым совершенно не свойственны двуличие и лицемерие. Они даже не хамили раньше. Потому что нет в их природе такого: грубить, проклинать.

Вы почитайте их сказки. Это удивительный мир, где есть, конечно, и хитрость, и коварство, и подлость. Но это те жуткие качества, которые осуждаются с детства. В чукотских сказках звучит прославление и утверждение жизнестойкости человека.

Если чукча пообещал, что будет ждать тебя через месяц, в такой-то бухте, где он добывал нерпу, то он будет ждать. Он не забудет! Он будет ждать, даже когда выйдет срок, и собаки в упряжке завоют, потому что им холодно, они готовы либо бежать, либо спрятаться в снег. Потому что он понимает: вдруг с тобой что-то случилось, вдруг ты обморожен или на тебя напали дикие животные. Как он может уйти... И в этом было их вековое спасение — в заботе друг о друге...».

Дед замолкал. А заканчивал всегда одинаково:

«После войны прошло несколько лет. И однажды случилась беда, и мне надо было срочно на самолете перелететь... (он называл поселения, но я по-малолетству запамятовал!). А денег не хватало. Я так спешил, что часть растратил. И встретил я (тут он называл чукотское имя). И пожаловался. Просто излил душу, будет самолет, а у меня не хватает денег... А надо! И он просто дал мне деньги.

Я говорю: «Ты что? Как я верну? Ты пасешь оленей, проходишь тысячи километров со стадами, в следующий раз мы можем увидеться через год, а то и через два. А может, и вообще не увидеться, если мы с семьей покинем эти края».

А он говорит: «Бери,  тебе надо. Увидимся — возвратишь, а не увидимся — значит, так жизнь сложилась. Ты старшего моего сына учил, он мне радио рассказывает, смышлёный растет». (Переводил с русского языка те мудрёные выражения, которые отец-чукча не понимал).

Мы встретились, как раз, наверное, через год. Я возвратил долг. Потом мы покинули Крайний Север. Но чувство глубокого уважения к этому народу осталось у меня навсегда».