Участник Сталинградской битвы Юрий Алексеевич Иванов родился 20 августа
1925 года в Камышине. В 1941 году после окончания семи классов железнодорожной школы № 19 он поступил в техникум механизации сельского хозяйства. Увлекся занятиями в планерной школе при Осовиахиме и в 1942 году поступил в Качинское летное училище.
Вспоминает Ю. А. Иванов: «Нас посадили на две машины и повезли в Саратовскую область, в рабочий поселок Красный Кут, где располагалось эвакуированное из Сталинграда Качинское училище. Я попал в звено инструктора-летчика капитана Ивана Лободы, в котором были те, кто мало-мальски соображали «рулить». Помню тех, с кем сдружился в боевых схватках: парня из Узбекистана Владимира Молчанова и москвича Александра Попова.
Прямо в поле стали готовить себе четыре землянки для жилья и учебные классы. Из досок соорудили нары в два ряда, столы и лавки. Из продуктов были только консервы, но через пару дней привезли полевую кухню, появилась горячая пища. Расчистили площадку под аэродром... Пока не было самолетов, начались теоретические занятия методом «пеший по-летному» и прыжки с парашютом. Для этого поднимали несколько курсантов в корзине под аэростатом, приклепленным тросом к автомобилю «студебекер». На высоте 800 метров будущие летчики покидали ее, раскрывали парашюты. Так мы привыкали к работе в воздухе.
Вскоре к нам привезли поляков, они так же стали готовить свой земляной лагерь. Что интересно, у нас командовали офицеры, а у поляков, как поводырь — ксендз (войсковой священник). Учились мы порознь на двух аэродромах.
Правительство Польши было в эмиграции в Англии — соответственно, английское правительство опекало формирования польских воинских частей в Советском Союзе. Поэтому к нам в Саратов прилетели с проверкой представители польского правительства и привезли 67 английских истребителей «Хоукер — Харрикейн». Из Англии ящики с разобранными самолетами морскими транспортами были доставлены в Архангельск, а потом на железнодорожных платформах в Саратов. Здесь их собирали русские механики, а мы были на подхвате. Так изучали материальную часть самолета.
Потолок высоты истребителя был в пределах 7-8 км., скорость — 540км/час, дальность — 770 километров. Во втулке винта пропеллера был ствол пушки 36 мм, в плоскостях по три пулемета, подвешивались две бомбы. В хвосте было предусмотрено устройство для выпускания в полете троса с привязанной миной, если в хвост заходил гитлеровский самолет. Мина крутилась на тросе и либо взрывала неприятеля, либо трос накручивался на винт немецкого самолета, и устройство отцеплялось.
Мы, молодежь, теорию в основном не учили, а рвались к полетам. Да и на утренних политинформациях политрук, зачитывая положение дел на Сталинградском фронте, советовал активней осваивать «куб» — курс обучения и самостоятельные полеты. Я полетел после 41 часа налетов с инструктором в «спарке». Но польские летчики стали летать раньше и лучше нас, потому что это были бывшие военные, дисциплинированные и грамотные. Теорию они тщательно записывали и успешно осваивали в воздухе. Поляки ходили в своей форме, летали на задания не только к Сталинграду, но и к другим городам. А мы ходили в солдатской форме, в ботинках с обмотками.
Когда самолеты садились, то поднимали пыль и сами летчики походили на кочегаров. Когда мы стали вылетать на боевые задания, то получили английское обмундирование. Политрук шутил, что это на тот случай, если собьют, чтоб немцы нашего пилота не приняли бы за пугало, надо и в этом деле престиж соблюдать!
С августа 1942 года мы начали выполнять задания штаба частей Сталинградского ПВО (противовоздушной обороны). В основном, в сталинградском небе крутились наши «Харрикейны», им помогали посты внешнего наблюдения, оповещения и связи с их зенитками, которые обслуживали женщины. Сбивали они вражеские самолеты не хуже нас - особенно, если были еще и прожектора. В бою мы старались применять опыт лихого пилота Ефремова, который почти на брюхе «косил» врага и его технику.
В один из вылетов в январе 1943 года я получил от взрыва снаряда осколочные ранения в ногу и в лицо. Машину благополучно посадил на аэродроме, но самого отправили в «ремонт» в Саратов. В госпитале ногу «собрали», и до сих пор в ней ввернут штифт из нержавеющей стали.
После выздоровления меня проверил врач на «вертушке» в разных плоскостях и вынес вердикт — разрешил полеты на легких самолетах. Так, с 1944 по 1946 год я служил в Московской области на аэродроме Кубинка, где располагался штаб Московского ПВО, в метеослужбе — на У-2 определял потоки воздуха…
Недавно из Москвы мне прислали медаль «За оборону Москвы» и микроволновую печь, а из Белоруссии медаль «За храбрость».
В 1946 году меня демобилизовали из Красной армии. В штабе при оформлении документов обратили внимание на мое гражданское образование «Механик по сельхозмашинам» и предложили работу в Сталинграде в железнодорожном ведомстве, в депо.
— Я же не знаю устройства паровоза, — доложил я.
— Научишься! За ручку трактора держался, за ручку самолета держался, теперь другие ручки осваивай! — ответили мне.
Вначале работал кочегаром на паровозе, подбрасывал уголь к помощнику машиниста, а тот уже сам распределял уголь в топке. Потом сам был помощником машиниста.
Из депо был переведен в «Дорстрой» главным механиком. Освоил и работал на любой движущейся технике. Жили мы в бракованных товарных вагонах: «буржуйках», нары, народа было много и очень неухожено. Для того, чтоб кто-то занимался уборкой в вагонах, я прошелся по подвалам разрушенных домов и там нашел рабочую, а оказалось, судьбу — вскоре Оля стала моей супругой.
За хорошую работу нашей семье отстроили домик на улице Хоперской, 41. Воспитали мы троих детей — Андрея (водителя), Валерия (сейчас на пенсии), Ларису (директора АО по обслуживанию электронных весов).
В восьмидесятые годы наш дом снесли и построили очередную высотку, а каждому из нас выделили по новой трехкомнатной квартире.
Имею награды: «За оборону Сталинграда», «За храбрость», «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За победу над Германией»; ордена: «Красная Звезда», «Отечественной степени 2-й степени».
