Моему внуку уже больше года на целых три месяца – солидный возраст, и он это понимает. Поэтому с невероятной любознательностью самостоятельно пытается познать окружающий мир во всех его проявлениях. Веселый, общительный, ни секунды не посидит на месте - приходится везде его сопровождать. Пока он в гостях, я наматываю по квартире следом за ним километров десять в нелепой позе ловца кузнечиков, отчего к вечеру болит поясница, и я искренне радуюсь уходу  гостей домой.

Разговариваю я с внуком по-взрослому, как с равным. Здороваюсь и прощаюсь крепким рукопожатием - мы не сторонники девчачьих сопливых нежностей! Конечно, хочется его поцеловать, потискать, пообнимать, но мужчины должны быть сдержанны, и мы ведем себя при встрече солидно.

Жена же, бестолочь, закудахчет, как курица, обслюнявит дитя своими поцелуями, задушит в объятиях - тьфу, аж завидно... то есть, я хотел сказать, аж смотреть противно! Сколько раз уже говорил ей: «Не порть дитя, пусть растет мужиком, а не маменькиным сыночком». Но разве это объяснишь? Приходится терпеть и завидовать... то есть, злиться молча.

Внуку один на один я не раз внушал, что нечего с бабкой целоваться – старая она уже для него, даже я с ней не любезничаю. Но, видимо, у них какие-то свои секреты, о которые разбиваются мои веские доводы.

После того, как слюни и сопли проходят, и внука приводят в комнатную форму одежды, мы идем с ним на кухню, где бабка припрятала для него в укромных местах на виду всякие вкусности...  Сколько раз говорил жене, что, если она хочет, чтобы я почитал её не хуже внука, то пусть припрятывает для меня на видном месте стопочку-другую перед ужином. Но, видимо, ей достаточно внукова обожания, и она остается глуха к моим резонным предложениям. 

Справившись с бабкиной заначкой, мы начинаем познавать мир. Открываем стол-тумбу и валим на пол все, что там находится. Правильно, мальчишка должен удовлетворять свое любопытство, докапываться до самой сути и учиться терпеть боль от упавшей на ногу кастрюли! Не беда, что мы немножко насорили и погремели, зато выяснили, что там наставлено, мужчина должен... Но наши поиски быстро пресекаются женой и дочерью: дитя изымают, а мне достается тирада из всяких слов, которые и повторять не хочется. Смысл их по-женски прост – я плохой дед, которому нельзя доверить ребенка.

Нас насильно разлучают: меня приговаривают к бессрочному курению на балконе, а внука берут под неусыпный надзор, насыпав ему кучу игрушек. И мы вынуждены терпеть несправедливость. Но, я точно знаю, настоящую дружбу разрушить нельзя, а там, где собираются две и более женщины, дитя всегда без присмотру. И через непродолжительное время внук сбегает из-под ареста и, счастливо смеясь, мчится ко мне в изгнание.

Его переполняют какие-то идеи, он хочет донести их смысл до меня и что-то активно лопочет, сбивается, жестикулирует руками. Но то ли я туповат, то ли его тарабарский язык не совсем мне знаком - силюсь, улыбаюсь, поддакиваю невпопад и ничего не понимаю. Моя дремучая тупость злит внука, он начинает кричать. А потом принимает радикальное решение: берет игрушку потяжелее и со всего маху бьет меня промеж ушей! Видимо, полагая, что так будет доходчивее. Сноп искр из глаз слегка опаливает мои усы, а сквозь звон колоколов в ушах я слышу ехидный голос жены: «Так его, внучек, правильно, не будет учить тебя плохому! Можешь и за меня его ещё разок огреть!»

- Мама, ну зачем ты поощряешь драться? - слышу я заботливый и тревожный голос дочери, и мне становится приятно, что меня уважают и обо мне заботятся.

- Ладно, он сейчас деда ударил – его не жалко. А если он будет с детьми драться? – разрушают мою гордость слова дочери.

- Ты зачем дедушку ударил? - ругает уже внука дочь. – Ему же больно, он сейчас плакать начнет! Ну-ка, сейчас же помирись с дедушкой, пожалей его!

Внук стоит и недоверчиво, исподлобья смотрит на меня. В нем борются противоречия: стукнуть ещё раз по башке, как советовала бабушка, или пожалеть? Все же доводы мамы перевешивают, и он бочком, стесняясь, подходит ко мне. Сунул руку для рукопожатия, а потом поцеловал в щеку. Мы помирились!

В качестве закрепления примирения бабушка предложила внуку покататься на мне верхом: «Дедушка очень любит, когда ты на нем скачешь!» Эта идея привела внука в восторг, и уже через мгновение он, вцепившись руками мне в шевелюру и пришпоривая пятками, скакал по квартире, пуская меня то дробной рысью, то галопом под восторженные поощрительные крики бабки и матери.

Километров через пять бешеной скачки я был в «мыле» и тяжело дышал.  Понял, что, если сейчас не покурю, то он меня загонит, а бабка потом пристрелит. Я встал на дыбы, сбросил седока на руки бабке, сам прошмыгнул на балкон и позорно самоарестовался. Внук недовольно повозмущался, он, видимо, не доскакал до назначенного пункта, но потом успокоился, согласившись, что пора идти есть вкусную кашу.  Это меня и спасло от инфаркта.

Отдышавшись и утеревшись от пота, я решил понаблюдать за процессом кормления. Картина ещё та! Внук в слюнявчике, развалился на обширных коленях бабки и, положив ноги на стол, весь измазанный кашей, мусолил ложку во рту - по всей видимости, уже насытился. Мой приход оказался кстати.

- Если ты не будешь кушать, то дедушка сейчас все съест, - пригрозила бабка внуку. Эта идея ему понравилась, и он стал подталкивать бабкину руку с ложкой ко мне.

- Ну-ка, покажи, дедушка, как едят настоящие мужчины, - предложила жена.

И я начал есть. Ненавижу манную кашу с молоком! Мне кажется, её придумали специально для пыток – гадость неимоверная, а ею ещё детей кормят! Тем не менее я, как настоящий мужчина, сожрал все и не поморщился! Жаль, не было пива, чтобы запить и продезинфицироваться, пришлось довольствоваться минералкой.

После обеда бабке вздумалось музицировать с внуком на пианино. Этим, говорит она, развивается в нем всесторонняя личность, он должен понимать и приобщаться к прекрасному. Это пианино-то прекрасное !? Пианино – бич для меня, это мой крест, который я несу всю свою женатую жизнь. Теща, дай Бог ей здоровья и не к ночи будь помянута, выдала за меня замуж вместе со своей дочерью и это пианино. А так как в прошлом я человек военный, то неподъемный монстр ездил с нами из города в город, из гарнизона в гарнизон, с одного пятого этажа на другой. Перетаскивая его, я чуть не заработал грыжу. Сколько мебели сменилось за это время, сколько чемоданов порвалось, жена уже далеко не та девушка, которую я взял с нагрузкой, а пианино, как монумент – незыблемо и всегда в красном углу на лучшем месте. Ничего его не берет: ни продать, ни подарить не получается, я пробовал! Пианино – это... Впрочем, я отвлекся.

Внук с бабкой побренчали немного, исполнили какой-то фривольный кошачий вальс, который не понравился ни коту, ни собаке – они дружно куда-то исчезли. Они бы ещё музицировали, но тут внук зазевал, и жуткий эксперимент над соседями прекратился. Дочь вызвала по телефону зятя, и тот мигом примчался. Пока внука одевали, зять ополовинил холодильник, выпил полбанки кофе и выкурил у меня полпачки сигарет – это он всегда делает, когда приходит в гости, так как дома он бросил курить и ведет здоровый образ жизни.

Все, внук одет и в полудреме, привалившись к плечу отца, прощается с нами: мне солидно жмет руку, не выказывая эмоций, терпит бабкины поцелуи, машет на прощанье рукой и уходит вместе с родителями...

До следующего воскресенья внук, будем ждать!

Проснувшийся