Читая стихотворения, размещенные во всемирной сети, в которых есть упоминание Камышина, я обнаружил несколько прелюбопытных опусов…

Для себя я определил стиль этих стихотворений, как некий «поэтический сюрреализм». Предвижу, что жанр далеко не всем близкий. Тем не менее, спешу поделиться находками. Тем более что настоящая поэзия, какой бы странной она не казалась, всегда неизменно волнует и притягивает, заставляет задуматься и прислушаться к своему, неповторимому внутреннему миру…

Номером один в сегодняшней подборке стихотворение Тимура Забирова «Петров Вал — Камышин»:

Я ехал на пригородном поезде «Петров Вал — Камышин»
И увидел лису, бегущую от поезда по траве.
Увидел девочку рисующую в книжке
И солнечного зайчика от часов на руке.

Я увидел, как вертолет в небе описывает круг,
И первые далекие городские крыши.
Я заснул и во сне я увидел, мой друг,
Как я ехал в пригородном поезде «Петров Вал — Камышин».

Автор следующего стихотворения — Алла Марченко, как становится понятно из её комментариев к стиху, в Камышине никогда не была.  Может быть, именно поэтому ей представилось, что именно в Камышине может происходить некое «поэтическое преображение» человека? А может — поэтическое прозрение?.. Итак, «Дом на горе»:

Уехать бы куда-нибудь в Камышин,
Хоть к чёрту на рога, хоть в Камышлов,
Где льётся звёздный дождь четверостиший
На пряничные домики стихов.

Где издревле не гаснет вера в мифы
О вечно побеждающем добре,
И ни ветра господствуют, а рифмы,
Парящие над домом на горе.

Где злой, небритый и последний хам,
Не знающий ни счастья, ни покоя,
Всем сердцем вдруг потянется к стихам,
Очистив душу блоковской строкою.

Где вслед за малой толикой примет
На ярком фоне солнечного света,
Проснётся в каждом то, что он - поэт,
Для удивленья, что не знал об этом.

Покуда вдохновенье не пришло,
Все рифмы с подрифмовками — излишни.
До срока спит спокойно Камышлов,
Сопит во сне тихонечко Камышин.

Не знаю, как вы, а я на самом деле встречал в Камышине и «небритых хамов»,  неожиданно «всем сердцем вдруг потянувшихся к стихам». Да и вообще, много ли мы знаем о том, что находится в головах наших земляков-камышан, коль скоро встречаются порой вот такие строки (даже без указания авторства)?

Если вдруг накрыла бессонница
Позывными ночного радара,
Отрываясь от мук одиночества,
Убегаю к Жан Люку Годару.

Хоть живу на Волге в Камышине,
Азнавура не слышав шансона,
В темноте парижскими крышами
Ухожу к Люку Бессону.

Всякое, конечно, бывает. Но то, каким предстал город  в стихотворении Александра Крупинина «Одиночество в Камышине» — это «сюр» высшей пробы:

Когда ночь накрывает этот странный город Камышин,
Когда обыватели спят — никто ничего не видит, не знает, не слышит,
В гороховых панталонах, сиреневом парике
Спускается с чердака глухонемой алкоголик Гриша.
Он целыми днями сидит в каморке и пишет,
А ночью по Пролетарской улице ходит к реке.

Он садится всегда на любимом месте,
Достаёт пирожки, начинает есть их,
Особой водкой наполняет стакан.
Дружить с таким человеком — немного чести,
Поэтому он одинок, никому не известен.
Проходит час — и он уже в стельку пьян.

И тогда во Вселенной меняется что-то —
Во вневременную кофейню открывают ворота,
В эти ворота входят Курт Швиттерс и Хуго Балль.
В цветных париках, в смешных кюлотах,
Так же, как он, похожи на идиотов,
Они садятся рядом, пьют кофе и смотрят вдаль.

Появляется дворник Иван Дерендяев,
Ругает собравшихся на берегу негодяев,
Человек нерусский, прокуренный, тёмный, довольно злой.
Он думает: «Как только носит земля их?
Когда, наконец, эту сволочь перестреляют?».
Скрипит зубами  и яростно машет метлой.

Гриша хотел бы сказать ему: «Да, уймись ты!
Когда мы уйдём, здесь будет кристально чисто. —
(Гриша читает претензии дворника по движениям губ)
Мы не просто пьём кофе, мы дадаисты», —
И слезы текут по роже его неказистой,
Текут оттого, что дворник необразован и груб.

Потом просыпается Гриша в моче и кале,
И понимает, что не было Швиттерса с Баллем,
И жизнь, как прежде, холодна и пуста.
Но разве   ворота в небе не открывали?
Придумать такую глупость он мог едва ли,
К тому же помнят  нежный вкус капуччино его уста.